Русские люди никогда не считали поляков своими врагами. В старых сказках, песнях и анекдотах часто осмеивались немцы, евреи, англичане, реже французы, но поляки — никогда! Факт характерный и поучительный, на который уже давно обратили внимание сами же поляки и польские историки... Бисмарк перед отъездом советовал Горчакову:
— Обрусите Польшу на Висле, как мы онемечили их Данциг и Познань. Зажмите поляков под прессом и не ослабляйте винта, пока не задохнутся... Иного выхода у вас нет!
Горчаков решительно отвергал такие советы:
— Россия имеет и немалую долю вины перед Польшей, со славянской сестрой мы не можем поступать варварски...
Он убеждал царя — никаких репрессий, лишь смягчительные меры. «Полонофильство» не прошло ему даром: князь стал получать анонимные письма, в которых его называли «предателем отчизны». Русские авторы этих писем иногда высказывали такие же изуверские мысли, что и Бисмарк... В разгар польского восстания из Москвы приехал профессор Б. Н. Чичерин; он застал вице-канцлера в пустынной столовой министерства за тарелкой аристократической ботвиньи. Ученый напомнил Горчакову известную мысль Пушкина, что спор между поляками и русскими — спор домашний, а покорение Польши — отместка за Смутное время с самозванцами и сожжением Москвы.
— Пушкин не прав! — возразил Горчаков. — Да, я помню, что пан Гонсевский в тысяча шестьсот одиннадцатом году спалил Москву, но зачем же мы станем наказывать поляков за это в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году? Око за око, зуб за зуб — это библейское правило мести извращает политику. Вы же сами знаете, что наша армия вступала в Париж не только потому, что французы побывали в Москве...
Чичерин спросил — что же будет дальше?
— Сейчас возможны любые импровизации.
— А вы разве импровизатор?
— Почти, — вздохнул Горчаков. — В любом случае я обожаю мотив гимна восставших:
Еще Польска не згинела,
Поки мы живем...
* * *
Импровизировать стали, однако, в Берлине... Вильгельм I двинул войска на границы, Бисмарк ввел осадное положение в Познани. Еще было памятно время (с 1795 по 1807 год), когда Варшава была прусским городом, а Царство Польское называлось Южной Пруссией; две трети населения Пруссии составляли тогда поляки, и лишь одна треть была немецкой. Бисмарк не любил воспоминаний о такой дикой пропорции:
— Пруссия все-таки не глупый озерный карп, которого можно подать к столу под острым польским соусом...
С ядом он писал: «У князя Горчакова в его отношении к польскому вопросу чередовались то абсолютистские, то парламентские приступы. Он считал себя крупным оратором, да и был таковым, и ему нравилось представлять себе, как Европа восхищается его красноречием с варшавской или русской трибуны». Так он писал, а вот что он говорил:
— Допустим, что Польша воскреснет.., допустим! Австрия при этом должна отказаться от польской Галиции, но у нее столько награблено, что эта ампутация пройдет для Вены почти безболезненно. Русские, вернув полякам то, что им положено, территориально не пострадают: для них потеря Вислы — как слону дробина. А для нас, пруссаков, отказ от польских владений равняется уничтожению нашего государства. Наши восточные земли, Силезия и Познань, это наши кладовые и амбары. И потому, говорю я вам, Пруссия никогда не потерпит возрождения самостоятельной Польши... Валентин Пикуль "Битва железных канцлеров"